«Государственный экипаж» — длинный, черный, словно катафалк, «мерседес-бенц» приехал за мной. С чувством некоего превосходства над другими мы катили по Берлину. На мне была короткая шубка из голубого песца. Драгоценностей было не больше, чем требовало «обыкновенное» приглашение в мир «сильных мира сего», десяти тысяч «хозяев жизни». Предполагался «непринужденный вечер», и в виде исключения мне было разрешено приехать без телохранителей. «Возвращайся не позднее двенадцати,— приказал мне Вальтер Больц.— Дольше не задерживайся. Я жду тебя». Здесь необходимо сказать несколько слов о Вальтере Больце, о группе «Леандер» и о диктатуре бюрократии. Любая политика — это документация. Власти напрасно размахивали бы своим мечом, если бы одновременно они не вываливали на головы своих подчиненных горы бумажек: законов, распоряжений, указаний, приказов, запретов, разрешений, указов и проектов. Как известно, демократии тоже расходуют немало бумаги. Но диктатуре для ее существования необходимо куда больше законов, распоряжений и тому подобного. История учит нас, что диктатура, как бы плохо мы ни говорили о ней впоследствии, является оптовым заказчиком бумажных фабрик и типографий. Господство бумажек можно называть бюрократией (как я ненавижу это слово!). Из тех форм правления, которые мне довелось пережить, диктатура кажется мне самой бюрократической и одновременно самой капризной. Если скомбинировать немецкий организационный талант, немецкую обстоятельность с немецкой диктатурой, мы получим бюрократию, которая не сопоставима с чем, поскольку она уникальна. Немецкую бюрократическую диктатуру военного времени постичь невозможно, а описать еще сложнее. Впрочем, это и не входит в мои намерения. Я хочу лишь сказать, что студию УФА в Бабельсберге не пощадила волна бумажек и формальностей. Война не принесла с собой какого-либо ограничения производства: напротив, война должна была рассматриваться, как некое быстро преходящее обстоятельство. Так, по крайней мере, мы думали. «Работайте, как обычно» — таков был негласный приказ. Однако мы были вовсе не избавлены от бюрократического безумия войны. Работа страдала от того, что пару туфель ручной работы надо было заказывать на семи различных бланках, которые проходили затем пять разных инстанций. «Сами думайте о ваших формулярах и штампах: в моем договоре нет ничего о том, что это должно касаться меня»,— заявила я начальнику производства. «Так дальше дело не пойдет! Дайте мне кого-нибудь, кто обладает необходимыми полномочиями и знает все входы и выходы. Я не намерена обсуждать практические вопросы своей работы с семью бумажными манекенами. Я хочу, чтобы рядом со мной был разумный человек, с которым можно было бы разговаривать». Я добилась своего. Этим человеком оказался Вальтер Больц, ему было 27 лет, он давно ютал на УФА и поэтому знал все. Он был мальчиком на побегушках, осветителем, рабочим по декорациям, реквизитором, учился в коммерческом училище и дослужился до должности секретаря производственного отдела. Он и я создали теперь «производственную группу» Больц — Леандер. Вальтер Больц мог все уладить, все организовать и действовал соответственно своим способностям. Кроме всего, он стал моим добрым другом и доверенным лицом. Он был надежным, как никто другой. В то время как я была в пути к вилле в Шваненвердере, Больц в состоянии волнения и тревоги сидел в моем доме в Далеме...
«Lapa. Ir svariga auga institucija. Ta ir saveja veida zala laboratorija, kura izveidojas sarezgitas organiskas vielas, kas ir nepieciesamas dzives augu procesiem. Pateicoties листьям pamatvilcienos notiek fotosinteze, transpiracija un gazu apmaina augos.
»
«Тіло риби складається з голови, тулуба та хвоста. Між цими частинами немає різких меж (рис. 13). Форма тіла у більшості риб подовжена. У камбали і палтуса тіло плоске, у вугра та міноги - змієподібні, у шаблі-риби - стрічкоподібними і т. д. На тілі риби є плавники: парні - грудні і черевні і непарні - спинний, хвостовий та анальний. Поверхня...»